Sevpolitforum.info

В автозаке было весело и совсем нестрашно. Кто-то даже сказал, что как в клубе, только на колесах (взрыв хохота) и решетки на окнах. Пацаны шутили и делали селфи, чатились, звонили друзьям и подругам. Бывалый оппозиционер и матёрый борец Глеб Яшкин авторитетно заявил, что повезут, скорее всего, в какое-то ОВД в ЦАО, оформят протоколы, позвонят родителям (если кто несовершеннолетний), да и отпустят.

-Часов в девять вечера вы дома будете, пацаны. А меня, наверное, подзадержат до утра г*бисты. Ну, придем к власти – из этих (махнув пухленькой ладошкой в сторону кабины) каждый ответит! Этих я лично найду и каждого люстрирую!
Малолетние борцы одобрительно зашумели, повысив интенсивность сетевого общения…
-Глеб, а нас не в ЦАО, вроде, везут… По Ярославке едем.
-Ну, от этих сатрапов можно любую мерзость ждать! Значит, в СВАО везут. Задержанных, видимо, много, в ЦАО не справляются. Раскидывают по округам. Ничего. Лишний пункт им в обвинение! Каждого люстрирую из этих! Каждого! Два раза!
-Глеб, а мы за МКАД уже. Куда едем-то?
-Ну, в Мытищи, наверное. Или в Королёв. Видимо, задержанных тысячи. Округа переполнены. В область повезут.
-Пацаны, а у меня сети нет..
-И у меня…
-Сейчас появится. Может, сбой какой? Как тогда у «Мегафона»?
…однако, сети не было у всех. В салоне повисло напряжение. Народ приумолк, лишь Глеб, близоруко щурясь, пытался разглядеть что-то в окно.
-А мы Софрино проезжаем.
-Какое тебе Софрино? Никогда туда не возили.
-Да говорю же – Софрино. У нас дача здесь. Дорогу знаю. А дальше там – Сергиев Посад, Александров.
-Пацаны, это что же – сегодня домой не вернемся? Глеб, а Глеб?
-Да что – Глеб, Глеб. Я сорок лет Глеб! Режим кровав и мерзок, друзья! Они ответят! Я им всё припомню. И вы все мне поможете! Когда мы едины – мы непобедимы.
-Слышь, ты, чудило, заткнись. Если б не ты – я б с друзьями на роликах…
…тут машина притормозила и, повернув, съехала с дороги. Дальше, судя по тряске, ехали по грунтовке. В окошках виднелся лес… В салоне автозака как-то всё смолкло и даже Глеб сидел молча, отирая платочком лоб.
Машина остановилась.
-Эй вы, шакалье, живы там?-раздалось снаружи.
-Это они нам?-прошептал кто-то..
-Живы там? Не сдохли пока? Чё умолкли, с*ки?
-Петров! Прекратить.
-Есть прекратить, товарищ сержант госбезопасности!
-Выводи.
-Есть выводить! Граждане заключённые, слушай сюда. Выходим из автозака, строимся, руки за спину.
Дверь, лязгнув, распахнулась…
-Пацаны, а кто эти? Форма какая-то чудная… Лес кругом…
-Граждане заключённые, по одному – на выход! Первый пошёл! Руки за спину….
…
Продолжение:

[spoiler=]-Пятнадцать человек, товарищ сержант госбезопасности. Как в аптеке!
-Что происходит? Кто вы такие? Куда вы нас привезли?– обращаясь к стоящим напротив группе людей в гимнастерках с петлицами и в синих галифе тонко возопил Глеб, которого била нервная дрожь.
-Молчи, тварь. – не разжимая губ с папироской равнодушно выдохнул по виду старший. – Целее будешь, гнида. Петров, этих – туда. Куда и тех.
-Есть, товарищ сержант госбезопасности! Граждане заключённые, в колонну по два и шагом марш. Шаг вправо-шаг влево – попытка к бегству, прыжок на месте – провокация. Конвой стреляет без предупреждения. Шагом марш!
Колонна сбитых с толку пассажиров автозака, заложив руки за спину, на подкашивающихся ногах двинулась с поляны по тропинке вглубь леса. В голове шёл, покуривая папироску, судя по всему, сержант, за ним двое бойцов с трёхлинейками, по бокам колонны шло еще четверо таких же бойцов, замыкал колонну, пыля и загребая ногами, Глеб. За ним шел Петров с наганом в руке.
-Товарищ, товарищ…
-Тамбовский волк тебе товарищ, сволочь!
-Я ничего не понимаю! Что происходит? Вы можете объяснить?
-Заткнись, падла. Сейчас придем и всё тебе объяснят. Товарищ комиссар лично объяснит. Он любит такое.
-Какой комиссар? Какой…
-Заткнись, я сказал! – мощным пинком хромового сапога в зад оппозиционера Петров прервал содержательный диалог.
…пацаны шли молча, потерянно озираясь…
…
-Стой! Пришли…
-Товарищ Генеральный комиссар государственной безопасности! Спецконтингент в количестве пятнадцати человек доставлен!
-Вижу, сержант.
На лесной поляне зияла свежераскопанная яма. В отваленном грунте торчало десятка два лопат, стояли в козлах винтовки, у костерка пили чай, разливая его из закопчёного чайника, бойцы в гимнастерках без погон и с малиновыми петлицами. Чуть дальше стояла черная «эмка», шофёр, расстегнув ворот и засучив рукава, протирал стекла и фары.
Невысокий, плотно сбитый человек в перетянутой ремнями гимнастерке и блестящих хромовых сапогах внимательно смотрел на пришедших. Посмотрев на каждого, вздохнул, снял фуражку, протер платочком бритую голову, надел фуражку, снова вздохнул и обратился уже к ошалело озирающимся пассажирам автозака:
-Граждане заключённые! Не буду читать вам лекций о сложном положении в стране и в мире – оно и так вам известно. Суровые времена требуют суровых действий. Каждая революция лишь тогда чего-нибудь стоит, если она умеет защищаться. В общем, к яме становись!
-Как это – к яме? – внезапно заорал Глеб. – Товарищ комиссар! Я же свой! Это всё не я…
Глеб рухнул на колени, рванув на груди футболку с логотипом «Нет тирану!». Молодняк, сбившись в кучу, молча трясся от страха.
-Товарищ комиссар! Не надо! Пожалейте! Я не враг!
-Чем докажешь, падла, что ты не враг народа?
-Товарищ комиссар, да он обоссался от страха! На пузе елозит… В ссанье своём… Говно, а не человек. Малолетки вон стоят, трясутся, но не ссутся. А этот… Гнида, одно слово.
-Товарищ генерал!
-Тут генералов нет, мразь! Генералы у царя да у фашистов, у твоих хозяев, вражина.
-Простите… Товарищ комиссар, пощадите! Я не враг! Я свой, я хороший! Я наш советский человек! Я докажу!
-Чем докажешь, гад, что тебе верить можно?
-Товарищ комиссар! Да я сам… Этих… В расход… Собственноручно.. Каждого! Только пощадите!
-Хм… Сам, говоришь, каждого? В расход? Сержант, как считаешь?
-Товарищ комиссар, да гнида он. Не верю я ему.
-Зря ты так, сержант. ЛюдЯм надо верить. Верить надо людЯм. Вот Петров наган ему пусть дает свой. Петров!

Глеб, шатаясь, поднялся на неверных ногах, окутанных мокрыми и грязными штанами… К нему, скаля зубы, вразвалочку шёл Петров, на ходу расстёгивая кабуру и доставая наган…
-Свезло тебе, падлюка! Счас этих кончишь – и свободен! Везучий ты, гад… Аж завидно!
Глеб судорожно отряхиваясь, обернулся к своим недавним соседям по автозаку:
-Ну что, гады, столпились?! К яме! Кончать вас счас буду, сволочей! Как же я вас ненавижу, мразей! Давай ствол, Петров!

Как-то иновременно и внезапно заиграла какая-то знакомая мелодия. Комиссар госбезопасности из нагрудного кармана вынул смартфон и приложил к уху… Глеб остолбенел…
-Ну, что смотришь, гад? – заржал Петров, убирая наган в кабуру. – Расслабься. Фестиваль у нас. «Времена и эпохи». С погружением. Счас обратно повезут. Свезло тебе, гнида!

Однако стилистка такого решения выглядела как нервически-спонтанная реакция, срыв. Построить надежные сценарии в такой ситуации невозможно. К каким последствиям могло привести масштабное вклинивание протестантов в толпы гуляющих и расслабленных горожан, как разворачивались бы события при дальнейшей эскалации? И насколько продуктивной в целом была логика: «сначала намечались торжества, потом аресты, а потом решили совместить»?

Сочувствующая протесту аудитория оказалась дезориентирована. Куда идти? На Сахарова, на Тверскую, вначале на Сахарова, а потом уже на Тверскую или вообще не рисковать? Четкого сценарного плана предложено не было. Идея митинга совершенно потерялась за деталями его организации: ряд участников даже не мог сказать, против чего конкретно проходит акция. Группы, которые все же собрались на Сахарова, оказались без единой повестки: одни выступали против коррупции, другие — против реновации, третьи — просто за Навального. Отсутствие положительной и обновленной идеи сузило базу акции до наиболее последовательных сторонников, а организационные сбои отсекли еще часть. В итоге ощущение массовости было полностью потеряно.

Те, кто попадал на Тверскую вне протестного ядра, сразу подхватывались и абсорбировались расслабленной атмосферой праздника. Сценаристы гуляний традиционно использовали ресурс исторической реконструкции, при довольно артистичном исполнении. Звучали военные напевы, бойцы раздавали кашу с тушенкой по 200 рублей порция, девушки в форме стучали по клавишам морзянку, а некие обыватели, одетые в стиле сталинского быта, пили самогон и резались в карты. Даже допетровские стрельцы с мушкетами пошли в дело. Мешки с песком, перегородившие Тверскую, и обилие военной формы, возможно, неплохо легли бы в видеоряд протеста, однако добраться до них у активистов уже не хватило энергии. На отдельных участках возникали характерные перепалки. «Вы мешаете нам протестовать», — говорили одни. «А вы мешаете нам праздновать», — отвечали другие.

То обстоятельство, что Алексей Навальный мог стать единственным центром сборки протестующих, если бы не предварительный арест, подчеркивает зависимость всей структуры от судьбы одного человека. На него, разумеется, играет уникальность положения: после разрушения политического пространства в стране он практически монополизировал протест. Но в структуре Навального практически не видно второго звена. Фокусировка всего общественного внимания только на лидере может быть симпатична ему самому, но делает всю систему неустойчивой. В ситуации, когда любая критика в адрес Навального расценивается как игра на стороне власти, лидер начинает превращаться в вождя.

Конечно, действия московской мэрии (если это было на самом деле), лишившей Навального акустики для разрешенного мероприятия, похожи на иезуитство сельского уровня. Не зная, как работать с протестом, решили просто выключить звук. Но, с другой стороны, можно отметить вот что: многие революции прошлого происходили без средств акустики. У Мирабо и Дантона в Париже, у Ленина на броневике в Петрограде никаких усилителей не было. Да, от штаба Навального требовалась креативность, чтобы выйти из ситуации: переиграть внутри легальной ситуации. Но в итоге стал доминировать образ священника Гапона. В протестном движении исчез драйв, чувство потока. Невеселые люди шли от Сахарова к центру Москвы, словно их лидер потребовал жертвы. А жертвой в этот теплый летний вечер быть не хотелось.

Резюме таково. Сам по себе протест еще не есть оппозиция. Протест — это лишь активное несогласие, выброс негативной энергии с непредсказуемым исходом, улица. Алексей Навальный управляет протестом, но не оппозицией. Оппозиция — построение системы ценностей, стратегий, программ, вовлечение масс не только на спонтанно-эмоциональном уровне, но на уровне рационального выбора. Оппозиции в стране нет. Возможно, такая ситуация удобна власти. Но место оппозиции будет в этом случае заменять бунт, с которым невозможно спорить, вести диалог и находить компромиссы.