Марина Юденич Писатель, журналист Wrote:
Вчера я попала в топ Яндекса.
В современном прочтении это примерно как «попасть под лошадь» во времена Ильфа и Петрова.
Нет, не хвастаюсь, не горжусь, но и не печалюсь.
А вот рассказать о той тенденции, которая сложилась у нас последнее время, считаю нужным.
Тенденция заключается в том, одни люди охотятся на других людей.
Нет, слава Богу, до отстрела дело не дошло, это скорее фото-, а вернее, видеоохота.
Правил у неё нет, а суть заключается в том, что один человек — вооружённый телефоном — тайно или явно записывает то, что говорит другой человек, и потом выкладывает в сеть.
В этой охоте, как и в охоте настоящей, есть охотники честные, которые выкладывают всё сказанное как есть. И уж каждый зритель (читатель, пользователь) сам решает, глупость сморозила жертва или дураком выставил себя охотник.
А есть охотники не очень честные. Или очень нечестные. Они записанное монтируют (вырезают отдельные фразы, что-то добавляют, меняют слова местами) так, что смысл сказанного порой становится страшно далёким от того, что говорила жертва.
В роли жертвы на этой охоте может оказаться любой — врач, учитель, полицейский, чиновник, сосед, таксист или пассажир такси, попутчик в поезде или самолёте, продавец или покупатель… Словом, любой из вас в предлагаемых обстоятельствах.
Зачем нечестные охотники перевирают смысл сказанного и записанного?
Как правило, ради хайпа (простите за жаргон, но это очень ёмкое и точно слово). Иногда из мести или какой другой корысти — финансовой, политической, личной.
Впрочем, не суть.
Ну и вот.
На днях в подмосковном Королёве было довольно шумное и эмоциональное мероприятие.
В нём участвовали очень разные люди: депутаты, чиновники, члены Общественной палаты и Совета по правам человека, архитекторы, строители, журналисты, блогеры и, конечно, активные жители.
Речь шла о судьбе исторического квартала города, некоторая часть жителей которого страстно мечтает из старых домов съехать и получить новые квартиры.
Для этого у этой части жителей есть все основания — их квартиры находятся в ужасном состоянии: полы прогнили, на стенах плесень, сырость, в подвалах вода.
Другая часть жителей, которая самостоятельно отремонтировала свои квартиры, переезжать особо никуда не хочет.
Есть ещё и третья часть, которая в квартале не живёт, но очень беспокоится о его судьбе.
Вот ради достижения консенсуса между этими тремя группами и собрались все перечисленные выше люди.
Обсуждение было жарким.
Люди, которые уезжать не хотят и требуют оставить всё как есть, упрекали людей, которые просят новые квартиры, в том, что они «понаехали» и вообще — маргиналы, шушера и не моют свои ванны (так и было сказано, что удивительно).
Одновременно с этой увлекательной дискуссией несколько приехавших на встречу архитекторов и общественников переписывались между собой в чате.
И один архитектор написал, что нужно просто дать всем жителям квартиры в других домах, а старые дома реконструировать и организовать в них что-то вроде архитектурного музея. На реализацию этого проекта нужен один миллиард рублей, написал этот замечательный архитектор.
«Всего ярд? Сущие пустяки», — съязвила я и уже совершенно серьёзно добавила, что просить миллиард на архитектурный проект из бюджета в современных экономических условиях как бы не совсем нравственно.
И так мы переписывались и переговаривались некоторое время.
А потом я взяла слово и в числе прочего сказала следующее: «Я считаю категорически недопустимым делить людей на коренных жителей и понаехавших, на интеллигенцию и рабочих, на бедных и богатых. Нельзя этого делать, это ужасно... Коллег из экспертного сообщества хочу немного приземлить. Ребят, вы так легко говорите: «А давайте из бюджета возьмём столько, а давайте столько...» (Напомню, архитекторы называли суммы до миллиарда.) Вы в этот бюджет что-нибудь вложили, чтобы из него брать?!.»
За каждое из этих слов я несу ответственность. Каждое могу повторить. Особенно — коллегам из экспертного сообщества, которые с лёгкостью просят из казны миллиард на архитектурные проекты.
А потом в социальных сетях появилось 13 секунд видео.
На этом видео ровно десять моих слов: «Вы в этот бюджет что-нибудь вложили, чтобы из него брать?!.»
И понеслось: Марина Юденич обвинила российской народ в том, что он не вносит деньги в бюджет.
Нет, я не преувеличиваю.
Такими были заголовки некоторых СМИ.
И, собственно, вот он, топ Яндекса.
К чести коллег-журналистов, большинство из них очень быстро раскусили обман и, посмотрев полную версию видео (всего-то минуту с небольшим), дали опровержения.
И даже извинились.
Большинство, впрочем, сразу обратилось ко мне за комментариями — и вопрос был исчерпан.
К чести моих коллег по общественной и правозащитной деятельности они тоже не стали молчать.
И наконец, к счастью для меня, характер у меня железобетонный, и, когда я знаю, что права (а тут я знаю, что права), смутить или уязвить меня невозможно.
И тем не менее, оказавшись (пусть и ненадолго) в роли объекта такой охоты, я очень чётко осознала, что проблема существует.
И в отношении жертвы действует как бы презумпция виновности. Что бы она ни сказала потом, всё это будет воспринято как попытка оправдаться, хотя разве должен оправдываться человек, который ни в чём не виноват?..
А частные встречи, когда — по умолчанию — люди полагают, что разговор не для посторонних ушей, а потом запись оказывается в публичном пространстве?
Порядочность?
Не, не слышали.
С другой стороны, зафиксированные слова собеседника — всё того же чиновника, врача, учителя, полицейского — порой единственный способ доказать, что разговор был. И единственное подспорье людям в борьбе за свои права.
Но как быть с «бесчестными охотниками»?
Идти в суд?
Менять законодательство?
Записывать каждое своё слово?
Отвечать на запись записью (у меня, кстати, получилось именно так)?
Об этом надо будет крепко подумать.
Все остальное есть в моих сообщениях ...
Но пока считаю, что они в десятки раз опаснее любых уточек...
